9 августа умер феодосийский скульптор Борис Борисович ЛЕЦ

17 августа, были его девятины — поминовение усопшего, совершаемое по церковному чину в девятый день после кончины. В этот день, по церковному преданию, ангелы поставляют душу на вторичное поклонение Богу после показа ей райских обителей.

«О другой судьбе я не думал...»

Хорошо быть скульптором! За тобой — монументализм, пространство и объёмы восприятия, величие изваянных образов, собственные концептуально-художественные решения. И главное — надолго, что монументализму изначально и предопределено теми материалами, в которых творит скульптор, — вековечными бронзой и мрамором, гранитом и диабазами, даже чугуном или нержавеющей сталью...

Хуже всего в искусстве быть скульптором. Ведь что исторически, что сейчас он, как никто из художников, зависит от государственных или корпоративных заказов, потому что стоимость многих пудов этой самой бронзы или мрамора невероятна, художественного литья тоже. А ещё нужны технические реалии — большая мастерская, неуклюжие и тяжеленные скульптурные станки и подмостки, огромные чаны с глиной, свет и тепло, транспорт, да и просто недюжинные физические силы.

Излишне уточнять, что воплощение любого монументального проекта предстаёт крупным заказом. Ну а уж кто платит, тот и музыку заказывает. Мелодии же этой музыки, что звучат в головах ваятеля и заказчика, нечасто звучат в унисон… А если заказов скульптору нет вообще? И так десятилетиями? Ответ на этот вопрос понятен каждому...

В начале была скульптура

Как вообще становятся скульпторами? Свидетельств тому полно во множестве книг и эпистолярном наследии. Но луч-ше всего — мнение современника. О чём и рассказывал нам года в разное время талантливый скульптор, член Союза ху-дожников России, Национального союза художников Украины, заслуженный художник Республики Крым, лауреат Премии Крыма 2013 года в области изобразительного искусства Борис Лец.

— Это непростой вопрос! В своей юной жизни я о другой профессии, кроме художника, и не думал. Успешно занимался живописью. И когда поступал в Симферопольское художественное училище имени Н.С. Самокиша, попался на соблазн простого извещения: кто желает обозначиться в скульптуре, приходите такого-то числа… А скульптуру я всегда просто обожал, да и лепил с детства. Думал, дай попробую...

— Конкурс там был довольно большой — около пяти человек на место. По объявлению этому я чуть опоздал: претенденты размели уже всю скульптурную глину, замешанную в большом чане, и мне там одна жижа на дне осталась… Творческое задание было ровно на восемь часов — орнамент слепить, — вспоминал Борис Борисович. — Взял я кирпичи как опалубку, составил затейливый орнамент, налил эту жижу… Кирпич, видно сырец был, как-то быстро впитал в себя всю воду, а орнамент мой — такой после обработки вдруг тонкий — имел успех…

— Среди поступавших в училище, помню, были уже готовые монументалисты — ребята-скульпторы, с опытом художественной ра-боты в мастерских Художественного фонда, с серьёзной многолетней практикой, с нужными художественно-производственными связями в Союзе художников, в столичном нашем Симферополе… И всё-таки из двадцати с лишним человек нас, претендентов на скульптурное отделение, осталось пятеро, кого и приняли на курс…

— О другой профессии, о другой судьбе я и не думал. Ну как было не вскинуть свой благодарный взор к Горней выси, не ощутить небесный выбор, который и предопределяет случайность…

Потом, на рубеже 1950–1960-х, его учителями были именитые крымские скульпторы Владимир Солощенко, Владимир Петренко...

— Программа в училище была чисто академической: рисунок, анатомия, лепка, пластика, искусство детали… И никаких там новых «… измов»… Творческого мировоззрения эта программа не прибавляла, но классическую технику скульптуры обеспечила накрепко и тонко, — уточнял Борис Борисович.

— К новациям же своего времени, когда наш мир год за годом на глазах художественно перевёртывался, мы присматривались сами. Особенно в Москве, где позволялось немыслимое раньше творческое вольнодумство. Время-то после ХХ съезда партии было невообразимое и такое вдохновенно новое… Оттуда — из «оттепели» — в нашем поколении «шестидесятников» всё и пошло… И Родена можно стало вдруг пощупать на выставках, и к Пикассо с Матиссом приглядеться…

— Да что там Роден! Сколько предстало вдруг технически-скульптурно куда более интересного и, главное, более левого! Ну а дальше уж, к чему молодость нас просто подталкивала, мы сами осмысливали все художественные невнятности своего спорного времени… Ведь в начале 1960-х и дискуссировать можно было…

Для хронологической точности отметим, что Боря Лец родился в мае 1938-го, ровно за три года до Великой Отечественной войны, что во многом и определила величием своей Победы его будущее творчество...

Монументализм — это о главном

Семья Лецев, жившая в начале ХХ века где-то в Архангельских уездах, была большая. У деда было семеро детей. И дед, и трое сыновей, и вся семья, как люди толковые и самодостаточные, в советское время, конечно же, были раскулачены и отправлены в места весьма отдалённые. Потом мужики вернулись туда, где уж была родня, тоже выселенная… Борис Лец, отец нашего скульптора, был там же… А после, через пять лет, снова в лагере… Такова была обычная биография бессчётного числа людей нашей великой страны в 1930–1940-е, да и попозже нередко...

Собирать всю семью, особенно после Отечественной войны, было необыкновенно трудно, но как-то списывались, воссоединялись… Борис Борисович знал и помнил это в деталях… Отец, снова репрессированный в 1938-м, из лагеря воевавший в штрафбате, пришёл домой в 1944-м — с Ленинградского фронта — калекой, искупив кровью свою вину, кото-рой не было… Едва семью-то отыскал… С 1944-го часть полувыбитого жизнью и войной большого рода Лецев — кто с фронта, кто из эвакуации, — начала воссоединяться в Крыму, в районе станции Курман-Кимельчи (ныне Урожайная), в селе Миролюбовке...

А вы, читатели, можете представить себе счастье жены и мальчонки-сына, в шесть лет впервые увидевшего своего отца — папочку, Бориса Федотовича? Можете представить себе солдата Великой Отечественной, кому с тяжёлой инвалидностью — без руки, как в песне Исаковского, и шагать-то было некуда? Но он ведь дошёл до Крыма, до своей семьи! Значит, сможете представить теперь и мальчонку, будущего большого скульптора, что встретил отца в коротких штанишках, вылинявшей солдатской пилотке на голове, с игрушечным самодельным деревянным танком в руке и с невероятной радостью: папа вернулся! Потом, уже в зрелые годы, он вылепил эту радость в небольшой скульптурной композиции «Встреча».

И ещё другую — «Раскинулось море широко...», где безногий матрос-фронтовик, с подростком-сестрёнкой, пытаются как-то прокормиться гармошкой и уличными песнями, и деться-то им некуда… Все, кто мотался после той войны на поездах по нашей стране, по её послевоенным чумазым вокзалам и бежал к будке с надписью «Кипя-ток», кто не забыл улицы тех лет, невольно всплакнёт, вспоминая немыслимые реалии того тяжелейшего времени, где всё так и было, как в скульптуре Бориса Леца, о чём могу свидетельствовать по своим детским воспоминаниям 1952–1956 годов...

Эти-то импульсы надолго определили монументальную часть творчества скульптора в его взрослом потом. Великая война стала тут главной темой… На то ведь — значит, о самом главном, — и существует монументализм! Поэтому и встречу с отцом Борис Лец, уже в зрелые годы, воссоздал в скульптурной пластике.

В 1975-м — к 30-летию Великой Победы, он создал, представив сразу четыре эскиза, впечатляющий памятник десантникам в Коктебеле, где авторская концепция была очень точна: штурмовая группа — это неразрывный круг, малое боевое, ударное, плотное и бессмертное кольцо… Годом позже, в 1976-м, — его памятник солдатам Великой Отечественной взметнулся на главном холме в нашем Орджоникидзе. И здесь Солдат той Великой войны предстал символическим щитом, спасшим Родину. И это снова было исключительно верно концептуально и художественно точно...

Хочется уточнить, что когда директор завода «Гидроприбор» Н.А.Балабайченко (1910–1987) увидел памятник десантникам в Коктебеле, выбор был сделан сразу: только он, этот скульптор, создаст главный памятник в Орджоникидзе! Это не обсуждалось! Итог той большой работы не обсуждается и сегодня!

Вслед за тем Борис Лец изваял в 1978-м ещё один монументальный крымский памятник подобного же величия — памятник Победе в Красногвардейском районе, по заказу колхоза «Россия»… Таких мемориалов, созданных Борисом Лецем для разных уголков Крыма, можно насчитать более десятка.

Позднее, в 1980-е, стала меняться страна. Стало сложнее… И если ты, скульптор, живёшь на краю родного мира и творчески одинёшенек, живёшь без своего профессионально-цехового круга — это особенно чувствовалось ...

Об эпилоге думать не хотелось...

Да, потом стало не просто сложнее, а невыносимо трудно… И если мы вглядывались на экспозиции юбилейных персональных выставок Бориса Леца, так сразу видели, как менялись формы и объёмы его творчества. В 1998 году феодосийский скульптор отметил своё 60-летие... 

В экспозиционном ряду его выставки вторая половина 1980-х предстала не-сколькими бюстами выдающихся современников. Творчество 1990-х не было обозначено вообще. Пятью годами спустя — на представительной выставке к собственному 65-летию — то же самое...

— В те полтора десятилетия, с 1992-го до 2005-го, приходилось выживать просто физически, — не раз уточнял сам Борис Борисович.

— Хорошо, что спасали Москва и Минск, куда мотался, как вьючный коробейник, со своими работами в мелкой терракотовой пластике и акварелями жены, Эльвиры Лец (1939–2006), по полгода в году… Вспоминать об этом тяжело. «Эпохальное» было времечко…

Персональные выставки Бориса Леца, тоже юбилейные, что были к 70-летию художника в 2008-м, и к 75-летию мастера — в 2013-м, размашисто представили вдруг его творческое возвращение. И пусть 1990-е так и зияют там объёмной пустотой, во второй и третьей «пятилетках» нового столетия феодосийский скульптор был переполнен своим творчеством — от пластики малых композиций и портретных образов до целого ряда величественных эскизных проектов памятников выдающимся литераторам и государственным деятелям минувших эпох, открывшихся вдруг во всей своей свободе в те самые 1990-е...

Как здесь не уточнить, что за полвека своей творческой деятельности — значит, с 1963 года, когда он окончил художественное училище и на отлично защитил диплом, Борис Лец создал более 160-ти скульптурных произведений.

Четверть из них — в последнее пятилетие, предшествовавшее тяжёлой, продолжительной болезни. А думать об эпилоге жизни и творчества так не хотелось… Ведь скульптору всё снилось и снилось, как он лепит новые образы разно-го времени, достойные монументального воплощения в сознании благодарных потомков.

Эти сны оборвались 9 августа 2017 года… Прощайте, наш дорогой Борис Борисович. Светлая память о вас да пребудет с нами!